Стены в моем доме недавно сгорели, поэтому я часто хожу к далекому черному зданию, что стоит на скале.
Я могу зайти внутрь, но только так, чтобы никто меня не заметил. Я призрак в этом доме; я не могу поговорить с хозяином, не могу спросить его тех вещах, что я здесь вижу. На стенах этого дома висят картины, о смысле которых я я вряд ли когда-нибудь догадаюсь без чьей-нибудь подсказки, и виднеются знаки, которые с трудом складываются в стихи — по четыре строчки на каждой стене.
Эти стихи странные, непонятные и величественные, но их величие не постичь, умом складывая буквы в слова. Оно скорее сродни тому, что ощущаешь после сна, в котором ты бродил меж царственными строениями прошлого или в непостижимо огромных городах будущего — ты просыпаешься, не помня ничего, но подсознательно чувствуя их монументальную красоту. Когда я смотрю на эти строчки на стенах, во мне просыпается тревога, словно я вспоминаю свои старые сны, такие ужасные и такие нежные.
Несмотря на кажущуюся стабильность черного здания, мне нельзя прикасаться к нему. Ведь оно стоит не на скале, а над скалой, висит в воздухе, и его легкие стены могут мгновенно рассыпаться. Человек не может их разрушить, а призрак — может. Мы, призраки, какими бы полупрозрачными мы ни были, все равно грубее этого невесомого строения. Человек не может его затронуть, потому что не видит в нем красоту, только угрюмую мрачность. А я — могу. Ведь красоту разрушить всегда легче, чем уродство.
Мне нравится здесь бродить, но только не очень долго. Если остаться здесь подольше, старые сны все больше материализуются и встают передо мной как реальность, и тогда они уже не такие красивые и пугающие.
А реальность призракам ни к чему.