The Original™ Обычный Сумасшедший
Название: Игры разума
Автор: Обычный сумасшедший
Фандом: Мастер и Маргарита
Пейринг: Коровьев/Бездомный
Рейтинг: R ?
Размер: миди
Саммари: Сходить с ума, так сходить с ума! Коровьев, одетый Стравинским, приходит к несчастному поэту... И вот тут-то начинается настоящее безумие.
Дисклеймер: Мне очень стыдно использовать булгаковских персонажей, булгаковские тексты и хармсовские аллюзии в своих тщеславных корыстных целях, и вообще, я ебанулся, убейте меня, кто-нибудь.
читать дальше...Дверь квартиры №50 дома 302-бис бесшумно отворилась, и невидимые гости оказались внутри. Словно соткавшись из мягких теней, посередине комнаты показался иностранный консультант, которого, к своему несчастию, встретили в тот день председатель МАССОЛИТа Берлиоз и поэт Бездомный. Тут же появились и остальные сопровождающие: черный огромный кот, бывший регент в клетчатом, нагая рыжая девица и некто невысокий в черном котелке; последний тотчас же скрылся в зеркале.
— Беспокойный день сегодня выдался, не правда ли? - произнес профессор Воланд, устроившись в кресле, - Беспокойный день... К тому же, этот поэт чуть не вывел меня из равновесия своим нигилизмом.
— Это вы о каком поэте, мессир? - подобострастно откликнулся регент, поправляя на тонком носу свое нелепое пенсне.
— Об Иване Николаевиче Бездомном, разумеется... - начал было говорить Воланд, однако клетчатый собеседник перебил его витиеватой тирадой, мечтательно заводя глаза:
— Ах, Иван Николаевич Бездомный! Горячий молодой поэт, хе-хе-хе! Как же я люблю этих невинных материалистов, этих упорствующих в своих заблуждениях прекрасных юношей! В их девственные умы так легко вдолбить любую, даже самую глупую, идею! Их простые и прямолинейные души так и хочется развратить, а крепкую психику — расшатать в какую-нибудь сторону!
— Ну еще бы, дорогой Фагот, - усмехнулся Воланд, - его просто так оставлять нельзя. С его шизофренией из него мог бы выйти настоящий поэт.
— Неужели мессир собирается тратить свое драгоценное время на эдаких... ммм... - донеслось со стороны зеркала.
— Конечно же, нет; но, пожалуй, наш рыцарь не против заняться этим, правда, Фагот?
— Истинная правда, мессир, - необычайно серьезно ответил клетчатый, скомкав в руке свой жокейский картузик, и, раскланявшись, вышел из комнаты.
* * *
Иван Николаевич давно проснулся и даже прошел, хотя и с неохотою, все необходимые процедуры. Он сидел на кушетке, вымытый и румяный, и все ждал обещанной встечи с доктором Стравинским.
Вскоре дверь открылась с неприятным и непривычным для больницы скрипом, и Иван увидел, наконец, доктора.
Тот был высок и тощ, в белом, как и положено врачам, халате, а на носу поблескивало пенсне без одного стеклышка. Стравинский достал откуда-то из-за плеча перо и толстую в голубую клетку тетрадь и развязно сел на стул. Подобные манеры у психиатра вначале удивили поэта, но Стравинский, не обращая внимание ни на что, ироническим голосом произнес:
— Ну-с, любезнейший, расскажите мне, что там за иностранец вас волнует?
Тут же забыв о манерах своего посетителя, Иван чрезвычайно оживился:
— Он шпион, доктор! Форменный шпион! Его необходимо срочно задержать!!
— А описать его вы можете, м?
— Да, конечно! Э-э-э.. Ну, невысокий... Глаза разные... В костюме таком дорогом, в перчатках... Но это все неважно! Он же про Понтия Пилата — знаете, что рассказывал? Он же лично...
— Ладно, ладно, я вам верю, - прервал его странный доктор, - Больше ничего подозрительного не помните? Какие-нибудь видения?
— Да что вы, доктор, я же здоров! Честное слово, не было никаких видений, - уверял его Бездомный. Но затем доверительно добавил:
— А вот подозрительный был один клетчатый гражданин.
— Клетчатый гражданин, говорите? Так-так, интересно, - от любопытства доктор заерзал на стуле.
Иван продолжал:
— Он был, наверное, переводчик ихний.... Длинный такой, противный, и пенсне, доктор, ну точно как у вас!
— Точно как у меня? - лукаво улыбнулся Стравинский и, кажется, даже подмигнул, - Любопытное совпадение. Что ж, Иван Николаевич, я вас больше допрашивать не буду, сейчас осмотрю вас, и, пожалуй, выпишу.
«Ура?..» - несмело обрадовался про себя Бездомный.
Доктор тем временем отложил свою тетрадку и достал газету с поэмой и портретом самого Ивана. Внимательно изучив первую страницу, он как-то бесшумно хлопнул в ладоши, и газета куда-то сию же минуту пропала.
— Раздевайтесь, Иван Николаевич, раздевайтесь, не смотрите, что я психиатр. У меня еще много специальностей, - сладко произнес доктор, потирая руки.
Иван, на радостях, что его выписывают, запутался в рукавах рубашки и выпутывался из нее около полуминуты.
— Помочь вам, товарищ Бездомный? - вдруг услышал он дребезжащий голос у себя за спиной и вздрогнул. Мерзкий холодок прошел вдоль его позвоночника. «Пенсне!, - с ужасом подумал Иван, - Теперь мне все стало ясно!»
Мгновенно избавившись от рубашки, поэт круто обернулся и увидел прямо перед собой лицо доктора — того самого злополучного регента с Патриарших.
— Вы!! Опять вы меня надуваете? Думаете, я вас не узнал? - как можно более уверенно и грозно произнес Иван, но внезапно глумливые глаза перед ним мигнули и сменились усталыми холодными глазами Пилата Понтийского, а в ушах послышался гул трамвайных рельсов. Все это продолжалось доли секунды и тут же прошло, но этого оказалось достаточно, чтобы Иван потерял решительность и растерялся.
— Так значит, все таки не было видений? - снова послышался знакомый голос, теперь уже совсем рядом с ухом, так близко, что можно было почувствовать дыхание.
— Кто вы такой? - жалобно крикнул Бездомный, совсем отчаявшись понять происходящее, - Чего вам нужно от меня?
— Зовут меня Коровьев, а нужно мне от вас совсем немного... - невозмутимо говорил Иванушкин мучитель, все еще прикидываясь врачом.
Длинные пальцы его ходили по голой спине Ивана, как будто Коровьев и впрямь проводил медицинский осмотр, перебегали на упругий живот, ощупывали плечи и крепкие руки...
— Вы... вы точно не переводчик и не бывший регент... - задыхаясь, пробормотал Бездомный. Что-то доселе неизвестное происходило с его телом, и вместе с нарастающим возбуждением в сознании появлялись проблески каких-то давно забытых мыслей, воспоминаний, чувств...
— А кто же я? - осведомился Коровьев, одной рукой проводя по Иванушкиной шее, а другой развязывая пояс штанов.
— Вы — черт знает кто! - выдохнул Иван.
— Ну, что ж вы так грубо, Иван Николаевич? - Коровьев продолжал свои нахальные манипуляции и вдруг прижался всем телом к своему «пациенту», зашептав Ивану на ухо:
— Хотите знать, что было дальше с Иешуа и Пилатом? Правда, я сам не видел, но знаю порядочно.
«Хочу», - рассеянно подумал Иванушка, и в глубине его сознания колыхнулось смутное ощущение, что он давно знает, кто на самом деле этот его странный гость. Но эта идея показалась ему столь нелепой и пугающей, что он попытался снова утопить ее в волнах бурлящих мыслей. Однако противный Коровьевский голос снова задребезжал над ухом:
— А что, вполне здравая мысль, дорогой Иван Николаевич! Сейчас у вас их будет много. Возьмите карандаш.
Раскрасневшийся Бездомный полуслепым жестом нашел на столе неизвестно откуда взявшиеся карандаш и бумагу.
— Сейчас вы сами все узнаете, драгоценный мой Иван, и мне даже не придется вам ничего рассказывать.
Коровьев вплотную приблизился к нему и расположил цепкие руки на Иванушкиной талии. Внезапно наступила звенящая тишина, наполнившая уши будто бы мягкой фланелью. Больничные кальсоны Ивана развязывались сами собой и упали на пол.
«Ай», - только и успел подумать Бездомный.
В следующий момент словно раскаленная струна натянулась вдоль тела поэта снизу вверх, и, когда жар дошел до головы, Иван потерял сознание.
То, что происходило с ним после этого, трудно поддается описанию и пониманию, особенно для тех, кто ни разу не переживал подобного опыта. Одно можно сказать наверняка — ТАКОГО он еще никогда не испытывал.
Боль отошла на второй план, и перед глазами его поплыли сменяющие друг друга, как в калейдоскопе, картины. Вот изнемогающий под палящим солнцем город Ершалаим, и кричащая грязная толпа на его улицах, и пленник Га-Ноцри под конвоем, и рыдающий Левий Матвей, и тошнотворный запах розового масла, и стук крови в висках Пилата, сына звездочета... Страница какой-то книги перелистывается и сгорает... А небо заволакивает рыхлая черная туча, и гроза тревожит верного дога Бангу... Иван теряет сознание, а, когда приходит в себя, видит перед собой шар. Громовой голос иностранного консультанта монотонно произносит откуда-то сверху:
— Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, Хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды... Пропал Ершалаим — великий город, как будто не существовал на свете. Все пожрала тьма, напугавшая все живое в Ершалаиме и его окрестностях... А это, Иван Николаевич, — шар, шар гладкоповерхностный.
— Почему я вижу шар? Я хочу видеть Иешуа!, - думает Иван, но шар постепенно превращается в голову Миши Берлиоза.
Все вновь теряет четкие очертания, потому что становится больно, очень, очень больно, Иван пытается что-то произнести, но боль тут же проходит, и наступает приятная эйфория, тело поэта не весит более ни грамма, и он свободно вылетает в ночное окно, и летит, летит над Москвой, завороженный красотой редких городских огней, которые почему-то переливаются всеми цветами радуги... Он видит огромную бледную луну, на фоне которой вырисовывается чья-то фигура. Кто же это такой? Он машет Ивану руной и приветливо улыбается. Бездомный пытается побежать навстречу этому человеку, но что-то — нет, кто-то: толстый черный кот — тянет его вниз. Лунные лучи оказались прохладными и жидкими, и Иван точно бы захлебнулся в них, если бы...
Тут все закончилось. Изображение перед глазами его резко покосилось, и теперь поэт лежал на кушетке, почти не дыша. Сколько прошло времени, он не помнил. Рядом с ним — он это чувствовал — находились двое... людей? Нет, нет...
Коровьев осторожно сел с ним на кушетку и вложил ему в руку карандаш.
— Давай, Иванушка. Теперь ты напишешь... По-другому напишешь, - приговаривал он печальным разбитым тенором.
Бездомный крутил карандаш в руках, кусал губы. Как только он попытался вспомнить то, что недавно увидел и прочувствовал, беспричинный страх объял его, и из глаз полились слезы. Коровьев продолжал ныть и уговаривать его, гладить по голове, но связных мыслей от этого не прибавилось.
Вдруг у окна шевельнулась тень, и властный бас консультанта (Иван наконец-то вспомнил его имя, и даже не одно) произнес:
— Хватит, Фагот. Это бесполезно.
— Но, мессир?.. - встрепенулся Коровьев.
— Он не глуп, я вижу... Однако он боится. Твои попытки разбудить в нем интуицию, чувственное восприятие мира и прочие «senses of the higher spheres» приведут лишь к тому, что он еще больше замкнет это в себе, станет прятать свою исключительность за твердолобым материализмом и напускным невежеством, а для поэта нет ничего ужасней этого. Ты же видишь — они тут до смерти боятся своей исключительности!
— Однако, мессир, каковы причины такого страха?
— Да те же, что и всегда. За исключительность сажают, Фагот. Как раньше сжигали на кострах... Или распинали на крестах.
«На крестах!, - судорожно повторил про себя Иван, - на крестах! О ком это они? »
Властный голос продолжал:
— Впрочем, я вижу, тебе это доставляет удовольствие, рыцарь. Что ж, занимайся им, только не разрушь психику до основания.
Профессор Воланд растворился в темноте комнаты, а рыцарь Фагот растянулся на койке рядом с Бездомным. Он был невероятно худым, и они вдвоем без труда помещались на узкой больничной кровати. Поэта вновь охватила тоска, и он плакал, уткнувшись в костлявое коровьевское плечо. Пережитые ощущения давили на него и не давали покоя.
— Эх, Ванюша... Что ж ты, молодой такой, славный парень — дурак, правда — а уже сумасшедший?.. Ну ничего, с Мастером пообщаешься, может, поумнеешь... - вздыхал Фагот, гладя Иванушкины волосы.
— С каким мастером? - одними губами прошептал Бездомный.
— Не важно... Спи, Ванюша...
Иван почувствовал, что больше не имеет никаких сил быть в сознании и моментально отключился.
* * *
Явившись посредине гостиной нехорошей квартиры, Фагот прошествовал в половину Лиходеева, которую облюбовал для себя с первого дня.
— Ну, как? - неопределенно спросил Азазелло из своего зеркала.
— Это фигня какая-то, а не поэт, - раздосадовано ответил рыцарь, - Он даже не понял, чего я от него добивался! Правда, он весьма милый.
— Ты его хоть не сильно покалечил? - осведомился демон-убийца.
— С каких это пор тебя волнуют судьбы людей, а? - Коровьев игриво подмигнул, - Впрочем, не сильно; так, устроил неглубокий экскурс в анналы истории... - и тут же с досадой хлопнул себя по лбу:
— Забыл! Забыл про шизофрению объяснить!.. Ну да ладно. Времени разузнать у него будет предостаточно: теперь она у него надолго.
@музыка: deFazz - Hero dead and gone
@темы: творчество душевнобольных, дубы-колдуны, Слава УПЧК, Я идиот убейте меня кто-нибудь!!!111, графомания, булгаковщина, фанфикшн, слэш&трэш, Творчество, психоделика
-
-
07.04.2009 в 00:08-
-
07.04.2009 в 00:12-
-
07.04.2009 в 00:33-
-
07.04.2009 в 10:12И главное, пейринг, пейринг!
-
-
07.04.2009 в 10:13-
-
07.04.2009 в 10:20А можно маленький вопрос? Это уже конец или ещё будет продолжение? А то в шапке "миди" стоит.
-
-
07.04.2009 в 12:08-
-
08.04.2009 в 21:13-
-
10.04.2009 в 11:40В их девственные умы так легко вдолбить любую, даже самую глупую, идею! Их простые и прямолинейные души так и хочется развратить, а крепкую психику — расшатать в какую-нибудь сторону!
За исключительность сажают, Фагот. Как раньше сжигали на кострах... Или распинали на крестах.
Что ж, занимайся им, только не разрушь психику до основания.
Что ж ты, молодой такой, славный парень — дурак, правда — а уже сумасшедший?.. Ну ничего, с Мастером пообщаешься, может, поумнеешь...
- Впрочем, не сильно; так, устроил неглубокий экскурс в анналы истории... - и тут же с досадой хлопнул себя по лбу: — Забыл! Забыл про шизофрению объяснить!.. Ну да ладно. Времени разузнать у него будет предостаточно: теперь она у него надолго.
Просто убийственно. Я наслаждалась каждым словом. Ты отлично передаешь, если можно так выразиться, музыку и "краски". Эх, у меня по МиМ такой красоты никогда не напишется, сколько б ни старалась...
-
-
10.04.2009 в 11:55Кстати, давай придумывать альтернативные названия для пейрингов по МиМ) Вот, например, Коровьев/Бездомный будет "Концерт для фагота и балалайки"
-
-
11.04.2009 в 16:42почувствовал, что больше не имеет никаких сил быть в сознании
- за одну эту фразу браво!
-
-
11.04.2009 в 22:58Кстати, давай придумывать альтернативные названия для пейрингов по МиМ) О, давай-давай!
Коровьев/Бездомный будет "Концерт для фагота и балалайки"
-
-
11.04.2009 в 23:54Берлиоз/Любой персонаж - "Прочь из моей головы"
Жду проооды)))))
Tam Linn Спасибо вам огромное))) Приятно слышать такой литературный комплимент)
-
-
12.04.2009 в 13:39Бегемот/Мастер - "Пиромания"!!!11 Ах!
Берлиоз/Любой персонаж - "Прочь из моей головы" ППКС.
Гелла/Варенуха - "Кровиночка моя московская"
Гелла/Марго - "Ведовство заразно"
Фагот/Бегемот -
гудшип"Аццкий крышеснос"-
-
12.04.2009 в 20:22Гелла/Марго - "Ведовство заразно" - а я, кстати, где-то находил такой фик)
Фагот/Бегемот - "Аццкий крышеснос" - Или "Крышесносный тандем"
Воланд/Аннушка - "
Х**няРомантика на постном масле"А гудшип - это Иешуа/Пилат. Because good people really rule!
-
-
12.04.2009 в 22:41Или "Крышесносный тандем" Тоже хорошо))
А гудшип - это Иешуа/Пилат. Because good people really rule! О да, согласна. Good people - это вообще должно быть крылатое выражение фэндома.
а я, кстати, где-то находил такой фик) С таким пейрингом?
Или названием?А где сцыль?)-
-
13.04.2009 в 15:22С таким пейрингом? Или названием? А где сцыль?) - да, с таким пейрингом... Правда, там еще и Мастер/Бегемот и Мастер/Азазелло, и я не решился это выкладывать. Впрочем, после головы Берлиоза с холодными ушами мне уже все фиолетово.