Пару месяцев назад между мною и моими соседками по комнате зашел разговор о ТП, и я им подробно объяснял, что это такое. Так вот — знаете, чего мои соседоньки мне подарили на день рождения? Тёплый Клетчатый Плед! Зеленый. С ворсинками по краям. Хорошо, хоть Коэльо не купили, ну, для комплекта.
Даже не знаю, с чего начать... Словом, я вернулся в Киев. И у меня были самые отвратительные каникулы, которые я мог себе представить.
Вчера вечером в поезде со мной случилось что-то, что, возможно, называют панической атакой. В том расшатанном эмоциональном состоянии мне не следовало слушать музыку. Но что сделать, звуки из чужих наушников страшно меня раздражали — и я стал слушать, чтобы отвлечься, и перед глазами поплыли какие-то тошнотворные картины с кровью и расчлененкой. Меня затошнило, хотелось не то разрыдаться, не то вырвать, не то все сразу. Выпив воды, я сел на нижнюю полку и стал смотреть в окно на редкие мерцающие огни — обыкновенно этот вид мне приятен. Но краем глаза я увидел какое-то дерево, похожее на огромную темную фигуру в плаще, расширяющуюся книзу. И это тоже повергло меня в страх. Я заплакал от страха, закрыл глаза, но передо мной вновь замелькали изображения, отдаленно похожие на смесь работ Павла Лаптева и Mitoş Micleuşanu. Посидев еще минут пятнадцать и пытаясь успокоить себя медитацией, я заснул. Снилось мне тоже очень много всякого, даже было интересно — пока не появилась Деленн из В5 с черными губами и из нее не полилась густая бардово-черная жидкость. Также снилась мне моя "первая любовь", одноклассник, который нравился мне до девятого класса. Во сне он много курил (хотя в жизни всегда был очень правильным), проявлял ко мне всяческие знаки внимания, а меня от этого просто воротило. Еще вроде было что-то про каневскую практику, вроде как я стою по щиколотку в озере и держу в руке малюсенькую желто-зеленую змейку, причем держу некрепко, так, что она вполне могла укусить. Но она не кусала, хотя преподователь сказал, что ее укус смертельно ядовит. Я выпустил змею в воду, и она сжалась в желтоватый комок и опустилась на дно... Вот и все.
На самом-то деле я только сейчас раздуплился, чтобы написать псто. 24 января мы устраивали алко-трэш, играли в "скандалы, интриги, расследования", показывали квантовый смешливый половик, я ползал по комнате с ковром на спине и кричал ослом. Кроме того, я косплеил Коллайдер-куна, и я это обязательно покажу) 25-го я сдавал самый сложный экзамен, с сушняком и вселенским спокойствием. Получил 5. В тот же день мы с моей die Blume der Frauen ехали на поезде прочь из столицы и встретили архетипического пьяного гопника. Он упал на нас с верхней полки. А вчера я опять был ужасно закумаренный, уставший, с нарушенным душевным балансом, и посему пропустил прекрасную возможность отправиться в путешествие в космический будоражник.
Но зато сегодня я начну мучать термопластику и учить эсперанто, да-да.
Как-то раз структуральный линвист, прогрессор и великий изобретатель доктор И.Егоров, поддавшись сонливости разума, выдумал какое-то устройство для улавливания информации из космческого ноосферного бульона. Он очень долго разрабатывал теорию, по которой эта штука будет работать, описывал все очень подробно и рисовал схемы. Доктор И.Егоров очень любил теории. И вот, создав этакую хренотень, он обнаружил, что получилось вовсе не то, что хотелось. Улавливать сигналы-то оно улавливало, но вот интерепретировало как-то, ну, слишком остроумным способом! "Тоже мне, надмозг. У Промта и то лучше выходит", - заметил профессор Т.Воланд, поглядев на сие устройство. Но Егоров не отчаивался. Кроме теорий, он еще очень любил изобретать. Почесав свою пламенную гениальную голову, он решил присоединить к нему другое устройство, изобретенное им ранее — универсальный интерпретатор, или МИО (мастер идиотского объяснения). Было, конечно, сложновато, ибо МИО был на батарейках, а приемник работал от Сети, и периодически что-то перегорало то в одном, то в другом. Но это были еще не все трудности. Приемник был настроен на одну сторону галактики, а интерпретатор — на противоположную! В итоге на выходе получалась такая ересь, такой дичайший бред, что, если бы у Егорова были волосы на голове, они бы обязательно встали дыбом. Воланд все посмеивался, вспоминая цитаты из Крылова: "Однажды лебедь, рак и щука..." Когда в МИО сели батарейки, И.Егоров совсем отчаялся, потому что приемник тоже отчего-то затих. Великий изобретатель позвал своего закадычного друга, профессора Воланда, и, откупорив с ним бутылку элексира блаженства, поведал о своей очередной неудаче. Слегка подвыпивший профессор изъявил желание посмотреть, в чем дело. "Вот, - говорит Егоров, - вот тут не контачит. А тут автоматический сбой алгоритма..." "М-да, намудрил опять, как всегда", - подумал профессор, хмуря брови. — Слушай, - оживился вдруг Воланд, - может, дашь мне на сутки твою хреновину? Я ведь тоже в этом как-никак разбираюсь, может, помогу чем? Егоров согласился. На следующий день Воланд с предовольной миной принес устройство обратно. Сказал, что чуть поменял алгоритм приемника и схему сборки. Посмотрел туда И.Егоров — и охуел. — Но... но... Как? И... неужели?.. Но, великие сепульки, так просто?! - было единственное, что он смог произнести. — Но ведь работает же! - ответил Воланд и посмотрел на коллегу черным немигающим глазом.
Сегодня в порыве судорожной радости родились такие слова: — «Гемопоэзия». По-моему, это очень трагично и круто - писать стихи собственной кровью. — «Галлюциногенные феромоны». Два в одном, прекрасно! Причем, мне кажется, что на меня действуют только они)))
подарите мне чернила, разрисуйте им меня, черноглазого мудилу, чернозубого коня. дайте раз, и два, и больше проскакать на чем-нибудь, дайте мне путевку в Польшу, дайте жидкую мне ртуть. и тогда, слегка поддатый, на челнок усядусь я, развеселый и косматый, воспою сиянье дня.
(Лермонтов, превед!)
Ну да, , так что я уже замышляю хитрые планы. Я все еще хочу резинового фиолетового червя и "Поиск предназначения" Б.Стругацкого. Вот. Ну и еще устроить вечеринку с косплеем, но это уже мои фантазии.
упд. Я вспомнил, что у меня почти закончилась термопластика! Так что если у кого она завалялась, а так же всякие крючки и металлические штуки для изготовления сережек — будьте добры, подарите бедному хитроумному идальго! ^-^" И тушь, тушь для рисования)
— Да знаете ли, что произошло? В Santa-Muerte редко что-то меняется, а тут — такие слухи на весь город... Вы ведь знакомы с сеньоритой Калаверой? А что вы слышали о господине Мышовски? Как-как? Эволюционная теория? Нет, я не об этом, - говорил мне, жуя папиросу, старый седой господин в трактире "Веселый Ёборотень", - Что, по-вашему, случилось с Мышовски? — Он погиб в последней экспедиции, едва отплыв от берега Испании, - отвечал я. заинтригованы? а там много букв— Как только он появился в Santa Muerte, он без памяти влюбился в Даниэлу. Забросил свои гербарии, свои ученые книги и дни напролет проводил здесь... - седой господин обернулся и указал рукой на барную стойку, - рассказывал ей про свою странную науку, а она — верите ли? — пела песни на эсперанто. Да-да, на эсперанто! Весь трактир апплодировал стоя! Эх, да, красиво они выглядели вместе. Калавера, она знойная женщина, обжигает и взгядом, и словом, а иногда и огнеметом — нет, не спрашивайте подробностей, я вам все равно не расскажу... Так вот, однажды они сидели на своем любимом месте, и воинственная Даниэла тихим голосом говорила, как она мечтает увидеть море, услышать шум прибоя и почувствовать соленый ветер, бьющий в лицо. На следующий же день натуралист начал суетиться, поехал в портовый городок, что-то там выяснял, занимал у меня деньги... Просуетился он целую неделю, а в субботу отвез Даниэлу в Carnalidad, приморский город, где ждала их украшенная яхта, одолженная у кого-то из местных. Я как раз решил порыбачить в тот день с друзьями, и мы все видели, Бог свидетель. Сеньорита Калавера с ужасом взошла на качающуюся палубу... Как она блевала! Она все делает живописно, но как блевала, Боже мой!.. Так и не отплыли от берега. И через неделю он так же повез ее кататься на яхте, этот Мышовски, ах, какой дурак! Думал, что привыкнет его красавица к волнам и поплывут они к острову своей мечты... Где уж там! Морская болезнь у нее. И корабль-то она никогда не видела, и боялась его до смерти, и моря не знала. — Погодите! Вы же сказали, что слышали, как она говорила, что мечтает о море? — Это вы, сеньор, будьте любезны подождать и не перебивайте! О море-то каждый замечтает, кто побывал в нашем Santa-Muerte. Посмотрите вокруг! Ничего не осталось целого, ничего не строится нового, ни одной дороги, почти нет лошадей и автомобилей, дома старые, полуразрушенные... Лишь стоит одна церковь Corazón Cristo, да этот трактир, - устало произнес старый господин и залпом допил свой ром. — Что же привело молодого натуралиста в такую глушь? — Говорят, цветами он нашими больно интересовался. Помню, сидят они с Даниэлой в парке за храмом, а он ей какой-нибудь цветок в волосы вплетет и по-латински его обзывает... Так вот, что же потом с ним стало. Просадил он все свои деньги на цветы прекрасной сеньорите да на вино, да на яхты, даже половину имущества распродал. Голодал он и ходил мрачнее тучи, почти ни с кем не говоря. Даже сюда заходил редко, чтобы ненароком не встретить свою Даниэлу. Все уж говорили ему: "Да брось ты эту затею! Не бабское это дело — мореплаванье, погуяй с ней по берегу, да и вези обратно". А он лишь головой мотал: нет, мол, как поймешь море, если смотришь с берега? И как его полюбить, если не понимаешь? И, подработав частным учителем в одной небедной семье, он вновь заказывал яхту. Он с такой надеждой и таким священным трепетом глядел на Калаверу, когда она поднималась по трапу, что ей уж, видно, потом неловко становилось блевать от морской болезни... Видели его и в заброшенной библиотеке, где искал он литературу по морскому делу, морскому недугу и почему-то по эсперанто. Хмурый он стал и неприветливый и однажды совсем пропал. Ну, дня эдак на три. И когда он явился — совершенно неожиданно возник в дверях трактира, с трясущимися руками и красными от недосыпа (или еще от чего) глазами — он молча взял за руку ничего не понимающую Калаверу и увел за собой. На пол-дороге меж Santa-Muerte и Carnalidad они остановились и долго разговаривали. Я сам этого не слышал, но Бенедикто, мой племянник — о, он передал их разговор слово в слово! Как все же хорошо иметь такого племянника в таком городе, как этот, где нет больше иных развлечений, кроме рома и копания в судьбах его жителей... — Ну же! Не тяните, прошу вас. О чем они говорили? - взволнованно спросил я, чувсвтуя, что развязка близко. — Словом, вот что услышал Бенедикто. "Почему, дорогая? Зачем отказываться от своей мечты? Ради чего?" - говорил Мышовски. А отвечал ему низкий печальный голос Даниэлы: "Это не моя мечта. Я мечтала о море, да — но разве я сказала хоть слово об этих противных яхтах? Я всю жизнь посвящала твердому стоянию на земле — а там качает, ух, как качает! Это страшно, это противно, это опасно. Mi ne deziras ĉi tion.*" "Но что можно знать о море, ни разу в нем не побывав? Слова про соленые брызги и шум прибоя?" - натуралист замолчал: "Я понял. Ты любила не море, но образ его. Да и как ты могла любить его, ничего о нем не зная? Ты всю жизнь в этих каменных руинах, на безлюдных дорогах, душном трактире и в вашей страшной церкви — от нее дрожь пробирает! Я отлично понимаю." "Может, попробуем жить как раньше? Без кораблей и этих глупых мечтаний?" - тихо спросила сеньорита. "Как раньше уже не выйдет, мой ангел. Я потратил все, чтобы воплотить в жизнь эту мечту — твою мечту, — столько энергии, денег, времени... Даже свою ботанику подзабыл. И теперь у меня ничего нет. Мне нечего предложить тебе. Только саму природу и свою любовь. Прошу тебя, сегодня отправимся к острову Ensayo! Я клянусь, я снова начну работать, я починю калитку у твоего дома, я даже буду иногда ходить с тобой в церковь! Пожалуйста, только не "нет". Mi amas vin.**" Вот и весь ихний разговор, сеньор! Ясное дело, Калавера на такое предложение не согласилась и вернулась сюда. А Мышовски-то пропал, и надолго! И вот, пару дней назад, приходит к нам Бенедикто и объявляет, что записан наш натуралист на корабль "Desengaño", причем не кем-нибудь, а капитаном! "Как, - говорю я, - "Desengaño" же вчера отбыл в Индию!" И тут мой племянник, довольный, как тысяча слонов, говорит: мол, вчера и случилось крушение! Показывает нам столичную газету, а там: "Исследовательский корабль "Desengaño" погиб по вине капитана Базиля Мышовски". Мы все прямо ахнули! - седой господин наклонился ко мне и доверительно произнес: - Что самое странное, жертв немало, но сам капитан живой. Только вот рассудком повредился порядочно... Сейчас в дурдоме лежит, в Sacro Vacío, это в километрах пятнадцати отсюда...
* - Я не хочу этого (эспер.) ** - Я люблю тебя (эспер.)