The Original™ Обычный Сумасшедший
...Гонец разбудил меня около двух часов дня, без церемоний войдя в мою комнату.
— Указом Императора вы можете вернуться на родину. Позвольте поздравить вас, рыцарь. Ваше изгнание окончено. Собирайтесь; вас ждут дома.
Спросонья я не сразу осознал смысл сказанных слов. Я извинился, сев на кровати, как был: в одном белье, непричесанный, неумытый. В комнате, несмотря на ясный день, стоял полумрак — я всегда плотно задергивал шторы. Но и во тьме я отлично различал формально-доброжелательную улыбку гонца.
— Ваши вещи, рыцарь, - произнес он, протягивая мне сверток с разноцветным тряпьем, - Помочь вам чем-нибудь?
Трясущейся рукой я взял сверток. В голове, словно наполненной ватой, как всегда по утрам, гудело и звенело. То, чего я ждал много лет, наконец-то свершалось, а я не мог в это поверить — хотя долгое время только это мне казалось достойным безусловной веры. Откашлявшись, я наконец встал.
— Нет, спасибо. Сейчас мне точно не требуется ничья помощь.
***
Мы отплыли спустя всего пару часов; долго собираться мне не пришлось — в изгнании я не имел привычки держать много важных для себя вещей. Каморка, в которой я обитал последний год, была забита кучей разного хлама, но это был не мой хлам, и я просто не обращал на него внимания — для меня моя комната была почти пустой. Всегда с собой у меня были лишь фляга, трубка, мешочек табака, чернила, бумага и перо. За годы скитаний я пришел к мысли, что все остальные вещи лишь укрепляют тебя на одном месте, привязывают к нему, и тем сложнее потом с него сняться — а это было неизбежно. И вот я сидел один на палубе и курил свою трубку. Гонец звал меня к себе в каюту, но я все еще не мог привыкнуть к необходимости общаться с представителями императорского двора.
Мне было немного не по себе. Сложно сказать, виновата была качка, от которой я порядком отвык и потому чувствовал легкую тошноту, или же смесь просоленного морского воздуха и табачного дыма. От нее немного царапало в горле и постоянно хотелось пить. Нет, сказал я мысленно, не лги себе — виноваты снова мои неправильные чувства.
Раньше мне казалось, что если Император простит меня и захочет, чтобы я вернулся, я... Я не буду помнить себя от радости, я буду снова полон сил и внутреннего света. Мне казалось, что я не должен чувствовать ничего, кроме безграничного счастья и благодарности. Но этого не было. Солнце клонилось к закату, прохладный бриз трепал мои вновь отросшие волосы... Я чувствовал тревогу.
Какой теперь Император? Почему он захотел вернуть меня домой? Почему именно сейчас? На эти вопросы ответов было и слишком много, и ни одного верного. Снова возникла терзающая неопределенность, как в первые недели изгнания, когда я еще надеялся на императорскую милость. Я знал, что он не такой человек, который делает что-то просто так, без причин — но незнание причин всегда досаждало мне, сколько я себя помню.
Эй, сказал я себе, возьми себя в руки. Разве это не счастье? Ты снова в море, тебя ждут, ты направляешься к своему истинному дому. Потерпи немного — и все тревоги навеки отступят, ты сможешь опять заняться тем, что любишь больше всего. А Император будет рядом с тобой.
Улыбнувшись этой мысли, я вытряхнул потухшую трубку и отправился в свою каюту.
***
— Подойди ко мне, рыцарь. Я скучал по тебе.
Я стоял на коленях в тронном зале, и мое сердце безумно и нервно колотилось. Я поднялся и взглянул в лицо Императора...
Сейчас на ней не было маски. Мягкие черты еще молодого ее лица словно светились, контрастируя с темными волнами длинных волос. Я не мог рассмотреть ее глаза, так как они, прикрытые светлыми ресницами, все еще глядели на пряжу, а не на меня. Но я все равно не мог налюбоваться. Да, я знал Императора не только как правителя, но и как прекраснейшую из ныне живущих женщин. В груди что-то екнуло и защемило.
— Подойди же, прошу, - вновь повторила она, - Я горжусь тобой, рыцарь. Ты вынес многое. И я хочу видеть тебя.
На едва гнущихся ногах я решительно подошел к трону. Мое лицо было абсолютно спокойным, но я знал, что, скорее всего, она прекрасно слышит скорость моего пульса. Я протянул руку, чтобы коснуться ее волос — и не смог. От них меня отделяло тончайшее, едва заметное стекло.
Окаменев от неожиданности, я огляделся по сторонам. Все было таким же, как раньше, не считая этого стеклянного холодного блеска повсюду — или это был хрусталь? Еще раз я попробовал дотронуться до Императора, но рука вновь остановилась в сантиметре от ее кожи. Молча я глядел на нее, спокойную и сосредоточенную на прозрачных нитях пряжи — их блики весело мелькали на стеклянном экране передо мной. А она что-то говорила и говорила мне, о том, какую она провела кампанию, и какой бал планирует устроить в следующем месяце, и как будет рада снова видеть на нем меня... Она была такая же, как раньше, но другая — словно неточная копия, словно отражение в слегка искривленном зеркале. Таким же был весь дворец.
Тягучая, вязкая боль ностальгии наполнила мою грудную клетку. Как же я не понимал этого раньше? Мой истинный дом перестал существовать в самый момент моего изгнания. Мой дом — поток. Как только выйдешь из него — войти в ту же самую реку уже невозможно. Император все говорила, а я, пораженный этой мыслью, медленно оседал на пол. Дышать было тяжело — должно быть из-за стекла — или хрусталя?.. Не в силах справиться с головокружением, я закрыл глаза...
***
...Открыв глаза, я какое-то время молча смотрел в потолок, неровно дыша. В теле было противное оцепенение, и теплые мерзкие волны тошноты прокатывались по нему вниз и вверх.
Я поднялся и огляделся вокруг: тесная комната, заставленная всяким чужим хламом, плотно закрытые шторы... Я все еще был в изгнании. Облегченно вздохнув, я встал с кровати и едва заметно для самого себя улыбнулся. Хорошо, что это был всего лишь сон. Да, я был несчастен, но все-таки одного у меня не отнять: я изгнан, и потому абсолютно свободен.
— Указом Императора вы можете вернуться на родину. Позвольте поздравить вас, рыцарь. Ваше изгнание окончено. Собирайтесь; вас ждут дома.
Спросонья я не сразу осознал смысл сказанных слов. Я извинился, сев на кровати, как был: в одном белье, непричесанный, неумытый. В комнате, несмотря на ясный день, стоял полумрак — я всегда плотно задергивал шторы. Но и во тьме я отлично различал формально-доброжелательную улыбку гонца.
— Ваши вещи, рыцарь, - произнес он, протягивая мне сверток с разноцветным тряпьем, - Помочь вам чем-нибудь?
Трясущейся рукой я взял сверток. В голове, словно наполненной ватой, как всегда по утрам, гудело и звенело. То, чего я ждал много лет, наконец-то свершалось, а я не мог в это поверить — хотя долгое время только это мне казалось достойным безусловной веры. Откашлявшись, я наконец встал.
— Нет, спасибо. Сейчас мне точно не требуется ничья помощь.
***
Мы отплыли спустя всего пару часов; долго собираться мне не пришлось — в изгнании я не имел привычки держать много важных для себя вещей. Каморка, в которой я обитал последний год, была забита кучей разного хлама, но это был не мой хлам, и я просто не обращал на него внимания — для меня моя комната была почти пустой. Всегда с собой у меня были лишь фляга, трубка, мешочек табака, чернила, бумага и перо. За годы скитаний я пришел к мысли, что все остальные вещи лишь укрепляют тебя на одном месте, привязывают к нему, и тем сложнее потом с него сняться — а это было неизбежно. И вот я сидел один на палубе и курил свою трубку. Гонец звал меня к себе в каюту, но я все еще не мог привыкнуть к необходимости общаться с представителями императорского двора.
Мне было немного не по себе. Сложно сказать, виновата была качка, от которой я порядком отвык и потому чувствовал легкую тошноту, или же смесь просоленного морского воздуха и табачного дыма. От нее немного царапало в горле и постоянно хотелось пить. Нет, сказал я мысленно, не лги себе — виноваты снова мои неправильные чувства.
Раньше мне казалось, что если Император простит меня и захочет, чтобы я вернулся, я... Я не буду помнить себя от радости, я буду снова полон сил и внутреннего света. Мне казалось, что я не должен чувствовать ничего, кроме безграничного счастья и благодарности. Но этого не было. Солнце клонилось к закату, прохладный бриз трепал мои вновь отросшие волосы... Я чувствовал тревогу.
Какой теперь Император? Почему он захотел вернуть меня домой? Почему именно сейчас? На эти вопросы ответов было и слишком много, и ни одного верного. Снова возникла терзающая неопределенность, как в первые недели изгнания, когда я еще надеялся на императорскую милость. Я знал, что он не такой человек, который делает что-то просто так, без причин — но незнание причин всегда досаждало мне, сколько я себя помню.
Эй, сказал я себе, возьми себя в руки. Разве это не счастье? Ты снова в море, тебя ждут, ты направляешься к своему истинному дому. Потерпи немного — и все тревоги навеки отступят, ты сможешь опять заняться тем, что любишь больше всего. А Император будет рядом с тобой.
Улыбнувшись этой мысли, я вытряхнул потухшую трубку и отправился в свою каюту.
***
— Подойди ко мне, рыцарь. Я скучал по тебе.
Я стоял на коленях в тронном зале, и мое сердце безумно и нервно колотилось. Я поднялся и взглянул в лицо Императора...
Сейчас на ней не было маски. Мягкие черты еще молодого ее лица словно светились, контрастируя с темными волнами длинных волос. Я не мог рассмотреть ее глаза, так как они, прикрытые светлыми ресницами, все еще глядели на пряжу, а не на меня. Но я все равно не мог налюбоваться. Да, я знал Императора не только как правителя, но и как прекраснейшую из ныне живущих женщин. В груди что-то екнуло и защемило.
— Подойди же, прошу, - вновь повторила она, - Я горжусь тобой, рыцарь. Ты вынес многое. И я хочу видеть тебя.
На едва гнущихся ногах я решительно подошел к трону. Мое лицо было абсолютно спокойным, но я знал, что, скорее всего, она прекрасно слышит скорость моего пульса. Я протянул руку, чтобы коснуться ее волос — и не смог. От них меня отделяло тончайшее, едва заметное стекло.
Окаменев от неожиданности, я огляделся по сторонам. Все было таким же, как раньше, не считая этого стеклянного холодного блеска повсюду — или это был хрусталь? Еще раз я попробовал дотронуться до Императора, но рука вновь остановилась в сантиметре от ее кожи. Молча я глядел на нее, спокойную и сосредоточенную на прозрачных нитях пряжи — их блики весело мелькали на стеклянном экране передо мной. А она что-то говорила и говорила мне, о том, какую она провела кампанию, и какой бал планирует устроить в следующем месяце, и как будет рада снова видеть на нем меня... Она была такая же, как раньше, но другая — словно неточная копия, словно отражение в слегка искривленном зеркале. Таким же был весь дворец.
Тягучая, вязкая боль ностальгии наполнила мою грудную клетку. Как же я не понимал этого раньше? Мой истинный дом перестал существовать в самый момент моего изгнания. Мой дом — поток. Как только выйдешь из него — войти в ту же самую реку уже невозможно. Император все говорила, а я, пораженный этой мыслью, медленно оседал на пол. Дышать было тяжело — должно быть из-за стекла — или хрусталя?.. Не в силах справиться с головокружением, я закрыл глаза...
***
...Открыв глаза, я какое-то время молча смотрел в потолок, неровно дыша. В теле было противное оцепенение, и теплые мерзкие волны тошноты прокатывались по нему вниз и вверх.
Я поднялся и огляделся вокруг: тесная комната, заставленная всяким чужим хламом, плотно закрытые шторы... Я все еще был в изгнании. Облегченно вздохнув, я встал с кровати и едва заметно для самого себя улыбнулся. Хорошо, что это был всего лишь сон. Да, я был несчастен, но все-таки одного у меня не отнять: я изгнан, и потому абсолютно свободен.